причину поведения, ибо верифицируемые факты не будут логически независимыми друг от друга(18). Я попытаюсь показать, что исследование проблемы верификации приведет именно к этому результату.

На протяжении всего этого раздела я говорю об "интенции или воле". Это не значит, что я рассматриваю эти два понятия как одно и то же. Просто при обсуждении вопроса о том, может ли внутренний аспект действия быть юмовской причиной внешнего аспекта, не было нужды в проведении между ними различия.

В последующем изложении я буду говорить только о намерениях (intentions). Я не буду говорить об актах воли (или о волеизъявлении), в частности, потому, что такая терминология в значительной мере является искусственной, она изобретена для философских целей, и мы мало пользуемся ею, когда фактически говорим и думаем о действиях.

Для простоты я буду называть защитников идеи о том, что интенция может быть юмовской причиной поведения, каузалистами, а тех авторов, кто признает концептуальный, или логический, характер связи между интенцией и поведением, — интенционалистами(19).

Помимо интенций и актов воли, есть ряд других ментальных понятий, также имеющих отношение к вопросу о причинах действия: решения, желания, побуждения, основания, потребности и другие. Я не буду обсуждать их специально. Однако полная картина соотношения внутренних и внешних аспектов действия должна включать и эти другие побудительные силы деятельности. В этом отношении наш анализ неполон. Я хотел бы предостеречь читателя от слишком поспешной интерпретации моей позиции. Я не согласен с "каузальной теорией действия", но я вовсе не отрицаю, что желания или потребности, например, могут оказывать каузальное влияние на поведение. Я не оспариваю также очевидной роли в объяснении и понимании действия склонностей, привычек, предрасположенностей и других регулярных и единообразных составляющих поведения(20).

4. Рассмотрим следующую схему:

(ПВ) А намеревается осуществить (вызвать) р.

А считает, что он не сможет осуществить р, если он не совершит а.

[127]

Следовательно, А принимается за совершение а.

Рассуждение такого типа иногда называют практическим выводом (или силлогизмом). Я буду использовать этот термин, не претендуя на историческую адекватность и сознательно игнорируя то, что под этим названием можно объединить много других схем рассуждений(21).

Есть альтернативные варианты приведенной выше схемы (ПВ), я буду рассматривать их как, по существу, одно и то же. Например, в первой посылке вместо "намеревается" можно сказать "стремится", "преследует цель" или даже "хочет". Во второй посылке вместо "считает" можно говорить "думает", "верит" или иногда "знает". Наконец, в заключение вместо "принимается за совершение" можно было бы сказать "начинает совершать", или "приступает к совершению", или просто "совершает". Таким образом, выражение "приниматься за совершение" означает, что действие уже началось. Я вовсе не утверждаю, что все названные альтернативы являются синонимами. Я просто считаю, что использование одного, а не другого выражения никак не отражается на сущности проблемы, которую мы рассматриваем и решение которой собираемся предложить(22).

Схема практического вывода — это "перевернутая" схема телеологического объяснения. Исходный пункт телеологического объяснения (действия) следующий: некто принимается за совершение какого-либо действия или, проще, некто что-то делает. Мы спрашиваем: "Почему?" Часто ответ прост: "Для того чтобы осуществить р". Считается, таким образом, несомненным, во-первых, что агент рассматривает поведение, которое мы пытаемся объяснить, причинно связанным с осуществлением p и, во-вторых, что осуществление p — это именно то, к чему агент стремится или предназначает свое поведение. Не исключено, что, считая свое действие каузально связанным с желаемой целью, агент ошибается. Однако его заблуждение отнюдь не делает недействительным предлагаемое объяснение, поскольку к существу дела относится только то, что агент думает.

Является ли вывод, схема которого приведена вы-

[128]

ше, логически убедительным?

Анализ проблемы справедливости практического вывода связан с двумя различными пониманиями отношения между "внутренним" и "внешним" аспектами действия — каузалистским и интенционалистским. Занимать интенционалистскую позицию — значит рассматривать связь между посылками и заключением практического вывода, при условии, что он правильно сформулирован, как логическую. С другой стороны, с точки зрения каузалистского понимания из истинности посылок практических выводов следует истинность заключения, однако связь посылок и заключения носит не "логический", а "каузальный" характер.

Итак, каузалисты вовсе не утверждают, что интенция сама по себе способна нечто осуществить, побудить агента к определенному виду поведения. Чтобы сделать каузальный механизм действенным, необходим дополнительный фактор — мнение, убеждение или понимание, что для достижения объекта интенции необходимо определенного вида поведение. Таким образом, характер предполагаемой причины оказывается весьма сложным и специфическим и, естественно, возникает сомнение в том, может ли такой когнитивно-волевой комплекс вообще быть юмовской причиной чего бы то ни было. Однако не будем предрешать вопрос.

Если отношение между интенцией и когнитивной установкой, с одной стороны, и поведением — с другой, является каузальным, значит, имеет место общий закон (нелогической номической связи). В таком случае посылки рассуждения оказываются антецедентом, а заключение — консеквентом этого закона. Закон и сингулярные предложения логически вызывают заключение. Таким образом, согласно рассматриваемой здесь каузалистской концепции, практический вывод (а следовательно, и телеологическое объяснение) есть не что иное, как дедуктивно-номологическое объяснение.

5. Прежде чем приниматься за вопрос о правильности — логической или каузальной — практического вывода, необходимо обсудить ряд предварительных вопросов, касающихся формы и содержания того типа обоснования, примером которого является схема (ПВ). Первый вопрос — это его отношение к телеологическим объяснениям. Пусть А намеревается осу-

[129]

ществить p и считает достаточным для этого совершение а. Следует ли отсюда, что он примется за совершение а? Разумеется, чтобы вывод обладал силой, о "следовании" нужно говорить во вполне определенном смысле.

Допустим, что А принимается за совершение а или совершает а. Будет ли формально удовлетворительным телеологическое объяснение поведения А, если мы скажем, что А намеревался осуществить p и считал достаточным для этого совершение а? Вопрос сложен. В безоговорочно утвердительном ответе скрыто допущение о том, что телеологическое объяснение действия — это не просто "перевернутый" практический вывод типа (ПВ), но более широкое понятие. Все-таки на этот вопрос можно ответить утвердительно, но с определенными оговорками.

Если совершение а — это единственное, что А считает достаточным для своей цели, то тогда проблем нет, поскольку в таком случае совершение a является и необходимым. Но допустим, что можно совершить не одно действие, а больше, например а и b, и любое из них, по мнению А, является достаточным средством для достижения цели. В этом случае А делает выбор. Если он не сделает такой выбор, т.е. не выберет действие, являющееся достаточным средством для осуществления р, он не сможет достичь цели. Другими словами, ему необходимо выполнить либо одно, либо другое действие из тех, которые он рассматривает как достаточные для осуществления р.

В правильно сформулированном практическом выводе заключение должно быть таким: А принимается за совершение а или b. Совершение а или b в конкретном поведении выражается, как правило, в совершении а, но не b, или в совершении b, но не а. Попытка дать телеологическое объяснение с необходимостью приводит к следующему вопросу: почему А выбирает совершение а, а не b? Его выбор может иметь несколько дополнительных телеологических объяснений, например: он считал, что а — это более дешевый, или более быстрый, или более легкий способ достичь р, а он намеревался (хотел) осуществить p с наименьшими затратами, или как можно быстрее, или как можно проще. И соответствовать этому объяснению будет

[130]

практический вывод с заключением: А принимается за совершение а. Однако можно ли действительно дать такое дополнительное телеологическое объяснение и построить соответствующий вывод — это вопрос случайности. Выбор не всегда бывает аргументирован. Хотя характер его всегда интенционален, он может совершаться случайно.

Итак, рассматривая вопрос о том, что телеологическое объяснение действительно объясняет, а что оно не объясняет, мы видим, что отношение между телеологическим объяснением и практическим выводом в самом деле является "перевернутым".

Однако на основе вышеприведенных наблюдений можно было бы попытаться ослабить схему практического вывода и расширить понятие телеологического объяснения действия. Утверждение: А совершил а, потому что надеялся таким путем достичь своей цели — р, можно рассматривать как вполне удовлетворительный ответ на вопрос, почему А совершил а. Однако это утверждение нельзя считать убедительным доказательством, если не дополнить его необходимой информацией об интенциях и когнитивной установке А. В этом отношении объяснение "неполно". Можно еще более ослабить схему. Например, А не считал совершение а ни необходимым, ни достаточным для своих целей, но тем не менее полагал, что оно может каким-то образом им способствовать или увеличить шансы (вероятность) их достижения. В этом случае тоже, не имея убедительного доказательства, мы объясняем, почему А совершил а. И опять-таки можно попытаться придать объяснению законченный характер, находя дополнительные посылки, например указывая на риск, которому агент может подвергнуть свои цели, если пренебрежет определенными мерами. Избежание риска можно было бы рассматривать тогда как (вторичную) цель агента: Таким путем, расширяя первую посылку, иногда можно "восстановить" доказательный характер рассуждения.

Второй вопрос предварительного характера состоит в следующем. Допустим, А считает совершение а необходимым для достижения р, но думает так же или знает, что он не может совершить а. Можно ли все-таки будет заключить, что он принимается за совершение а?

[131]

Можно было бы ответить, что, если человек считает, что он не может что-то сделать, он не будет — без подготовки — и приниматься за это. Если он не вполне уверен в своей неспособности, он может сделать попытку(23). Если он совершенно уверен в том, что он не может нечто совершить, возможно, он попытается выяснить, как это сделать.

Однако можно усомниться и в том, что человек, знающий, что он не способен совершить а, будет стремиться осуществить некоторую цель, скажем р, для достижения которой совершение а является необходимым. Агент может желать или сильно надеяться, что p произойдет, например, потому, что p осуществят другие люди. Он может захотеть узнать, как осуществить р, что повлечет за собой желание узнать, как совершить а. Он может так твердо решить добиться р, что окажется справедливой следующая схема практического вывода:

А намеревается осуществить р.

А считает, что он не сможет осуществить р, если он (вначале) не узнает, как совершить а.

Следовательно, А принимается за выяснение того, как совершить а.

Итак, для того чтобы вывод (ПВ) можно было считать справедливым, необходимо допустить, что агент считает себя способным совершать действия, необходимые для осуществления его намерений.

Допустим, А намеревается осуществить p и считает совершение а необходимым, но недостаточным для этого. Можно ли сделать заключение, что он принимается за совершение а?

Здесь необходимо различать два случая. В одном случае у А есть некоторое мнение о том, что было бы — в добавление к а — достаточным для осуществления р, и он также полагает, что может позаботиться о том, чтобы эти дополнительные требования были выполнены, например выполняя их сам. Во втором случае А либо не знает достаточных условий, либо знает их, но считает, что не сможет их выполнить.

В первом случае можно было бы утвердительно ответить на поставленный вопрос. Во втором случае ответ должен быть отрицательным: А не будет приниматься за совершение а, если только у него нет какой-

[132]

то другой причины, не входящей в наше рассуждение, поскольку в настоящий момент он думает или знает, что совершение а не является для него способом достижения цели. Но в этом случае также возникает проблема: если А не думает, что он знает, как осуществить р, то совместимо ли это с допущением о том, что А намеревается осуществить р? Другими словами, является ли этот случай логически непротиворечивым? Я полагаю, на этот вопрос следует дать отрицательный ответ, независимо от того, какая занимается позиция по вопросу о справедливости практического вывода — каузалистская или интенционалистская.

Суть данного примера станет яснее, если мы (вначале) рассмотрим понятие желания нечто сделать. Рассмотрим следующий пример: я хочу подстрелить пролетающего мимо дикого гуся. В руках у меня винтовка. Если я хочу попасть в птицу, я должен прицелиться в нее из ружья. Но предположим, у меня кончились патроны и я не могу зарядить ружье, которое необходимо мне, если я хочу подстрелить птицу. Допустим, что, несмотря на это, я прицеливаюсь. Это мое действие будет всего лишь "символическим жестом", его нельзя рассматривать как серьезный элемент сложного действия "подстрелить птицу в полете".

Но можно ли при этих обстоятельствах даже говорить, что я "хочу" подстрелить гуся? Я могу, например, определенно утверждать, что: "Я хотел подстрелить его, но у меня не осталось патронов" или "Я хотел бы подстрелить его, но, увы, у меня нет больше пуль". Я могу также сказать: "Я хочу подстрелить эту птицу; сначала я добуду еще боеприпасов, а затем буду ее преследовать: я знаю, где она прячется". "Хотел" в первом предложении можно без изменения значения заменить словом "намеревался", а "хочу" в последнем — на "намереваюсь". Корректность утверждения о том, что я хочу подстрелить гуся сейчас, зная, что сделать это (сейчас) я не могу, зависит, по-видимому, от нашего понимания значения слова "хотеть". Если "я хочу" понимается как "мне хотелось бы", тогда это утверждение верно. Но если это выражение означает "я намереваюсь", то тогда употреблять слово "хочу" в сочетании с "сейчас" будет логически некорректным. Я могу намереваться совершать — и, следовательно, "хотеть"

[133]

в смысле "намереваться" — только такие действия, о которых я знаю, что я могу их выполнить, считаю себя способным их совершить. Конечно, это "установление законов" в отношении интенции. Я не претендую на то, что употребление этого слова всегда связано с таким предположением. Однако случаи такого его употребления являются важными, и именно они нас здесь интересуют. Поэтому правильно отделять их от других случаев.

Согласно развиваемой в данной работе точке зрения, в первой посылке практического вывода подразумевается, что агент полагает, что он знает(24), каким образом можно реализовать объект своей интенции. Из этого следует, что агент также полагает, что он знает, как выполнить действия, которые, по его мнению, необходимы, и по крайней мере одно действие, которое он считает достаточным для своей цели. Таким образом, интенция включает и когнитивный элемент. Волевой и когнитивный аспекты невозможно разделить таким образом, чтобы первый полностью включался в первую посылку, а последний — во вторую. В первой посылке необходимо выявляются оба аспекта, однако вторая не становится от этого излишней. Из того, что А намеревается осуществить р, конечно же, не следует, что он определенно считает совершение а необходимым для этого. В действительности его мнение о том, что "ситуация требует" от него, может быть весьма странным, полностью ошибочным и даже суеверным. Из того, что он намеревается осуществить р, следует лишь то, что у него есть некоторое мнение о том, что от него требуется, но вовсе не то, что у него есть какое-то определенное мнение. Если необходимость совершить а для достижения цели, но недостаточность для этого совершения только лишь а является неотъемлемой частью его мнения, то тогда неотъемлемой частью его мнения будет и то, что у него есть некоторая идея о том, что еще следует сделать, причем он полагает, что, кроме а, он с таким же успехом может сделать и это.

6. В первоначальной формулировке схемы вывода (ПВ) мы не обращали внимания на время. Мы неявно опирались на предположение, что А (в настоящий момент) намеревается осуществить p теперь и считает совершение а теперь необходимым для этой цели и,

[134]

следовательно, сейчас принимается за совершение а.

Однако объект интенции часто относится к будущему времени. Фактически именно этот случай обычно и имеет место, когда мы утверждаем, не указывая точно время, что намереваемся что-то сделать. Можно доказать, что это справедливо даже тогда, когда мы говорим, что сейчас намереваемся что-то сделать. В самом деле, "сейчас" в таком случае — это непосредственно следующий момент времени.

Когда объект интенции относится к будущему, обстоятельства тем не менее могут требовать, чтобы я для достижения цели сделал что-то сейчас. Однако часто действие можно отложить, по крайней мере на некоторое время. Следовательно, если я в настоящий момент намереваюсь осуществить в будущем некоторую цель и считаю необходимым для этого определенное действие, с моей стороны не обязательно последует в настоящий момент какое-то действие.

Я собираюсь из Хельсинки в Копенгаген на уикэнд. Я знаю, что, если я заранее не закажу билет, я не смогу поехать. Но я вполне могу отложить заказ билета на два-три дня, не обязательно делая это в данный момент.

Правильно ли учтено время в следующей формулировке практического вывода?

А (в настоящий момент) намеревается осуществить p во время t.

А (в настоящий момент) считает, что, если он не совершит а не позднее чем во время t', он не сможет осуществить p во время t.

Следовательно, не позднее чем во время t' A принимается за совершение a.

Но очевидно, что такой вывод не может носить обязательного характера — ни логического, ни каузального. Между настоящим моментом, временем t' и t может произойти все что угодно. А может изменить свои планы (намерения) или просто забыть о них. А может изменить свое мнение о том, что ему необходимо сделать для достижения своей цели.

Чтобы учесть все эти случайности в формулировке схемы вывода, нужно в первых двух случаях заменить выражение "в настоящий момент" на выражение "с настоящего момента", понимая под ним время между

[135]

настоящим моментом и временем t'. Схема становится такой:

С настоящего момента А намеревается осуществить р во время t.

С настоящего момента А считает, что, если он не совершит а не позднее чем во время t', он не сможет осуществить p во время t.

Следовательно, не позднее чем во время t' А принимается за совершение а(25).

Однако и эти изменения недостаточны. В высказывании, что А принимается за совершение какого-либо действия во время t', указывается определенное время. Но А может не знать, что наступило время t', или он может думать, что настало время t', когда в действительности это не так. Самое большее, что можно утверждать в заключение практического вывода, — это следующее: А принимается за совершение а не позднее, чем когда, по его мнению, —правильно ли он думает или ошибочно — наступает время t'. Формулировка практического вывода становится такой:

С настоящего момента А намеревается осуществить р во время t.

С настоящего момента А считает, что, если он не совершит а не позднее чем во время t', он не сможет осуществить p во время t.

Следовательно, не позднее, чем когда, по его мнению, наступило время t', А принимается за совершение a.

Но возможно, никогда не наступит момент, когда А оценивает время как подходящее: он забывает о времени. В таком случае он забудет также (приняться за) совершение а. Однако отсюда не следует, что он отказался от своего намерения или даже забыл о своем намерении(26). Рассматриваемая ситуация совместима с истинностью следующего контрфактического высказывания: если бы А спросили в любое время между настоящим моментом и временем, которое, по его мнению, является временем t', собирается ли он совершить а не позднее чем в это время, его ответ был бы "да". Это было бы свидетельством того, что он не забыл о своем намерении. (Иметь намерение с некоторого момента не значит все время "о нем думать".)

Для того, чтобы учесть этот последний случай,

[136]

в заключение следует добавить пункт: "если он не забывает о времени".

Но даже когда в формулировке правильно учтен временной фактор, в одном отношении схема остается неполной, а вывод, следовательно, явно неубедительным. Агент может при осуществлении своей интенции столкнуться с препятствием. Например: он ломает ногу, попадает в тюрьму, его парализует или даже он умирает. Превентивные факторы понимаются здесь как некоторые события ("внешнего") мира, появление которых делает ("физически") невозможным для агента выполнить необходимое действие в необходимое время. Имело ли место такого рода препятствие или нет — устанавливается межсубъективно.

Превентивный фактор может вмешаться либо между "образованием" интенции и когнитивной установки и выполнением необходимого действия, либо в тот самый момент, когда агент начал действовать. Несомненно, более распространен первый случай. В этом варианте превентивный фактор обычно оказывает воздействие на планы агента, вынуждая их изменить. Возможно, агент откажется от своего первоначального намерения, когда поймет, что не сможет его осуществить. Или изменит свою интенцию так, чтобы согласовать ее с ослабевшими возможностями. Он может также пересмотреть требования ситуации и прийти к выводу, что в конечном итоге не (так) уж необходимо (как он думал) совершать а, он вполне может совершить b, благо ничто не мешает это сделать. Если имеет место какой-либо из этих вариантов, то тогда первоначальный практический вывод, так сказать, "распадается" и вопрос о проверке его обязательного характера лишается смысла.

Остается рассмотреть случай, когда превентивный фактор появляется в тот самый момент, когда агент принимается за совершение а. (Сюда же можно отнести случай, когда вмешательство произошло раньше, но осталось агентом незамеченным.) В этом варианте у агента не остается времени, чтобы изменить свою интенцию или пересмотреть требования ситуации. Практический вывод не "распадается", но должен быть переформулирован с учетом этого случая. Это можно сделать, добавив еще один пункт в заключение: "если он

[137]

не сталкивается с препятствием .

Следующую схему можно рассматривать как окончательный вариант формулировки вывода, обязательный характер которого является предметом рассмотрения:

С настоящего момента А намеревается осуществить p во время t.

С настоящего момента А считает, что, если он не совершит а не позднее чем во время t', он не сможет осуществить p во время t.

Следовательно, не позднее, чем когда, по его мнению, наступило время t', А принимается за совершение а, если он не забывает о времени или не сталкивается с препятствием.

7. Предметом обсуждения является вопрос о характере связи между посылками и заключением практического вывода — является ли она эмпирической (каузальной) или концептуальной (логической). Но сами по себе посылки и заключение случайны, т.е. представляют собой эмпирически, а не логически истинные или ложные суждения. Следовательно, они допускают возможность(27) верификации и фальсификации или по крайней мере подтверждения и неподтверждения их на основе эмпирических наблюдений и проверок.

Теперь мы перейдем к проблеме верификации. Я попытаюсь доказать, что решение этой проблемы приведет также и к ответу на вопрос о характере "связи", а тем самым и справедливости вывода.

Вначале рассмотрим заключение. Как можно верифицировать (установить), что агент принимается за совершение какого-либо действия, если ему ничто не мешает или он не забывает о времени?

Если фактически совершено какое-то действие, то сравнительно легко установить, что осуществился результат действия, представляющий собой некоторое событие в мире. Например, мы видим, что тело человека совершает определенные движения, и это дает нам хорошее основание полагать, что наблюдаемые движения вызывают, скажем, открывание окна.

Но для верификации того, что А совершил а, недостаточно верифицировать появление результата действия и верифицировать, или принять как вероятное, что этот результат был вызван движением мускулов А. Мы

[138]

должны установить, кроме этого, что действие было совершено А интенционально, а не случайно, по ошибке или даже против его воли. Мы должны показать, что поведение А, наблюдаемые нами движения его тела являются интенциональными при описании "совершение а".

Если мы можем верифицировать, что А (интенционально) совершил а, то нет необходимости в верификации того, что он также и принимался за совершение а. Можно сказать, что это логически вытекает из первого. Однако в большом числе случаев установить, что А принимался за совершение а, т.е. верифицировать заключение практического силлогизма, невозможно путем верификации того, что А совершил а: А мог приниматься за совершение a и пытаться это сделать, но потерпеть неудачу или по какой-то другой причине не завершить действие. Как же в таких случаях верифицировать заключение практического вывода? Нам необходимо показать, что А, т.е. поведение А, было "устремлено" на такое действие, но не достигло цели. Но в чем состоит такое устремление? Оно не может заключаться только в совершаемых А движениях, даже если они в точности похожи на те движения, которые характерны для успешно выполненного действия. Нам ведь необходимо еще показать, что они были интенциональны. И в конечном итоге нет необходимости в том, чтобы они были похожи. Все равно может быть истинно, что, выполняя их, А стремится к совершению а.

В действительности легче установить, что А принимался за совершение а, если он действительно совершил а, чем если ему это не удалось. Но ни в одном из этих случаев верификация внешнего аспекта действия и/или его каузальных следствий не будет достаточной. В обоих случаях нам придется устанавливать интенциональный характер поведения или выполнения действия, его "устремленность" на определенный результат, независимо от того, достигается он или нет.

Но установить нацеленность поведения на определенный результат, независимо от того, как оно каузально с ним связано, — значит установить, что агент обладает определенной интенцией и (может быть) когнитивной установкой, связанной со средствами достижения цели. А это значит, что для того, чтобы верифици-

[139]

ровать заключение, необходимо верифицировать посылки практического вывода.

Столкновение агента с препятствием, мешающим ему совершить некоторое действие, означает, что ему нечто "физически" помешало проявить способность, которой вообще он обладает(28) (ср. выше, с. 137). "Психологическое" препятствие, даже если оно принимает форму открытой угрозы физического насилия, не будет рассматриваться, так как несовершение действия в этом случае будет интенциональным воздержанием. Однако не всегда здесь можно провести четкую грань. Иногда наша реакция на опасность или угрозу носит рефлекторный или панический характер, что заставляет сомневаться в интенциональности поведения. Но все же в обычных случаях относительно легко и без сомнений устанавливается, имело ли место физическое препятствие для проявления способности агента или нет.

Допустим, мы установили, что в данном случае А не смог в силу препятствия проявить свою способность совершить а. Как тогда можно показать, что он принялся бы за совершение а, если бы не препятствие? По-видимому, единственный способ это сделать состоит в том, чтобы показать присутствие интенции совершить а или нечто такое, для чего необходимо совершение а. То есть и в этом случае для того, чтобы верифицировать заключение, необходимо верифицировать посылки практического вывода.

Случай, когда агент забывает о времени, относится к делу, только если можно предполагать, что он также не забыл или не изменил свои намерения. (Если же имеет место последнее, то анализируемое высказывание нельзя больше рассматривать как заключение практического рассуждения.) Следовательно, установить случай такого рода забывчивости — значит ipso facto* установить истинность посылок практического вывода. Установить же, что А, которому ничто не препятствовало, принялся бы за совершение а, если бы он не забыл о времени, можно, только показав, что либо а было тем, что он намеревался сделать, либо было необходимо для достижения более отдаленной цели.

---------------

* В силу самого факта (лат.) .

[140]

8. Как установить, что агент с определенного времени намеревается нечто осуществить и считает необходимым для реализации своей интенции совершить некоторое действие?

Кратко остановимся на том аспекте проблемы верификации, который связан с временным фактором и возможными изменениями в интенциях и когнитивных установках. Если мы установили, что А в настоящий момент обладает определенной интенцией и когнитивной установкой, как мы узнаем, что они остаются у агента с настоящего момента до некоторого момента в будущем? Должны ли мы верифицировать их в продолжение всего этого времени? И каким образом устанавливается изменение в интенции и/или когнитивной установке?

Обладание интенцией и когнитивной установкой не обязательно ведет к немедленному действию. Однако с момента их (совместного) формирования и до момента реализации они "негативно" будут оказывать воздействие на наше поведение. Воздействие будет заключаться в том, что в продолжение всего этого интервала времени агент будет не интенционально совершать или предпринимать действия, которые, по его мнению, сделают невозможным осуществление интенции. Если я собираюсь навестить завтра днем свою тетушку, я не возьму на завтрашнее утро билет на самолет, летящий в Пекин. Если же я это сделал, значит, я изменил свои мысли (интенцию), или не понимаю требования ситуации, или должен лететь в Пекин против своей воли. Мы устанавливаем изменение намерения именно из такого рода наблюдений. Однако само это наблюдение является верификацией того типа, который нас сейчас интересует, а именно установлением данной интенции и/или когнитивной установки. Верификация изменения или сохранения интенции предполагает верификацию интенций — и интенционального поведения — в настоящий момент. Именно по этой причине нет необходимости более подробно анализировать роль временного фактора.

Существует несколько косвенных способов, с помощью которых можно установить, что агент обладает определенной интенцией и считает необходимым для ее реализации некоторое действие. Например: агент при-

[141]

надлежит к определенному культурному сообществу, у него обычное образование и обычный жизненный опыт. На основе этих данных мы можем считать несомненным, что у него могут быть намерения осуществить р, а также мнение (или убеждение), что для этого необходимо совершить а. Или, например, он обладает некоторыми чертами характера и темперамента, которые склоняют его к определенному типу поведения в сходных ситуациях. Такое знание позволяет с большой вероятностью предполагать, что сейчас, например, агент путем совершения а намеревается осуществить р. Иногда мы даже говорим, что знаем интенции и когнитивную установку агента. Например: человек упал в реку, не может оттуда выбраться и кричит изо всех сил, зовя на помощь. В такой ситуации мы вполне уверены в том, что этот человек хочет избавиться от своего неприятного положения и считает, что, если он не будет кричать и его не услышат, ему не окажут помощи, а если ему не помогут, то он не будет спасен.

Очевидно, что такого типа "верификация" носит лишь гипотетический и предварительный характер, а не является непреложной и окончательной. Она основана на аналогиях и допущениях, которые, хотя обычно и надежны, в отдельном случае могут оказаться ошибочными. Может быть, человек в реке находится в полной безопасности и только симулирует несчастный случай. Кроме того, мы судим о надежности аналогий, основываясь на отдельных прошлых ситуациях, для которых были характерны определенные интенции. И на основе склонностей, черт характера, привычек и т.п. мы предполагаем наличие таких же интенций и в новых случаях. Очевидно, что попытка делать такие обобщения критерием истинности единичных суждений об интенциях и когнитивных установках носит характер логического круга(29).

Можно ли более непосредственным путем установить интенции агента и его мнение о необходимых средствах их достижения? Существует метод, к которому мы часто прибегаем и обычно считаем, что из всех внешних методов именно посредством него можно наиболее непосредственно установить интересующие нас факты. Он состоит в том, что мы задаем вопрос, в нашем примере — мы спрашиваем, почему агент кри-

[142]

чит. Допустим, что человек ответит на языке, который нам понятен. Его ответ — устный или письменный — также является поведением, вербальным поведением. Допустим, он отвечает так: "Я кричу для того, чтобы мне помогли спастись и я не утонул" (может быть, несколько неправдоподобная грамматическая конструкция для рассматриваемой ситуации). Почему он дает такой ответ? Ответить на этот вопрос — значит объяснить его вербальное поведение. Объяснение может иметь такую форму:

А кричит "помогите" для того, чтобы его спасли и он не утонул.

А считает, что его не спасут, если он (правильно) не ответит на вопрос, почему он кричит.

Следовательно, А утверждает, что он кричит для того, чтобы его спасли.

Это практический вывод. И этот вывод порождает те же самые вопросы, на которые мы пытаемся ответить. Может быть, А лжет(30). Если он кричит "помогите" и при этом всего лишь симулирует несчастный случай, то, отвечая на вопрос, почему он кричит, он, вероятно, тоже скажет: "Я кричу для того, чтобы меня спасли". Но тогда приведенное объяснение: "Он делает это для того, чтобы спастись" — будет неверным.

Итак, если его слова "Я кричу для того, чтобы меня спасли" и можно считать верификацией его намерений и определенного поведения (т.е. крика "помогите"), то только потому, что мы принимаем их истинность без доказательств. Следует заметить, кроме того, что в практическом силлогизме, посредством которого мы объясняем вербальное поведение агента, трудности связаны не только с верификацией посылок, но в равной мере относятся и к заключению. Каким образом мы устанавливаем, что А утверждает, что он кричит для того, чтобы спастись? То, что мы регистрируем, — это звуки, которые он издает. Мы можем отметить, что он произносит фразу: "Я кричу для того, чтобы спастись", но это еще не значит, что именно это он утверждает. Ибо откуда мы можем знать, что именно такой смысл подразумевается в его словах? Если мы без доказательства принимаем значение его слов и используем это значение для подтверждения истинности посылок практического вывода, оканчивающегос

[143]

криком "помогите", значит, мы допускаем, что мы уже верифицировали заключение другого практического вывода, который заканчивается его ответом на некоторый вопрос.

В принципе вербальное поведение не дает возможности более непосредственно, чем любое другое поведение, подойти к анализу внутренних состояний. Понимание этого обстоятельства вызывает искушение сказать, что единственный непосредственный способ верификации может заключаться только в осознании самим агентом своего внутреннего состояния. "Только я могу знать, что я намереваюсь делать и что я считаю необходимым для реализации объекта моей интенции".

Я стою перед дверью и намереваюсь позвонить в звонок именно в данный момент. Как я узнаю, что именно это я хочу сделать? Действительно, нажатие на кнопку или какое-то другое мое действие в данный момент имеет целью вызвать звучание звонка. Но каким образом этот факт становится мне известен? Должен ли я размышлять над значением своих движений всякий раз, когда я интенционально действую?

Мое знание собственных интенций может быть основано на рефлексии, на наблюдении и истолковании своих реакций. В этом варианте знание себя самого будет таким же "внешним" и "опосредованным", как и знание обо мне кого-то другого, и к тому же может оказаться даже менее достоверным (если уж касаться этого вопроса, то отнюдь не несомненно, что я — самый лучший судья своих интенций и когнитивных установок). Непосредственное знание собственных интенций не основано на рефлексии (над моим внутренним состоянием), а является интенциональностью моего поведения, связью поведения с намерением нечто осуществить. Поэтому оно неприменимо для верификации посылок практического вывода. Эти посылки описывают мои интенции и когнитивные установки, а именно интенциональность, т.е. устремленность моего поведения на некоторый объект, и есть то, что необходимо установить (верифицировать).

Можно было бы сказать, что интенциональное поведение подобно языку(31), это жест, под которым я что-то подразумеваю. Так же как использование и пони-

[144]

мание языка предполагает общность языка, понимание действия предполагает общность учреждений, обычаев, технического оснащения, приобщение к которой происходит путем обучения и тренировки. Можно, вероятно, назвать это общностью жизни(32). Невозможно понять или объяснить телеологически поведение, которое нам совершенно чуждо.

Значит ли это, что я рассматриваю свое намерение (именно в данный момент) позвонить и мнение о том, что для этого необходимо нажать на кнопку, тождественными факту нажатия в данный момент на кнопку? На этот вопрос следует ответить следующим образом: намерение и когнитивная установка отнюдь не являются последовательностью телесных движений и событий внешнего мира, которая завершается нажатием на кнопку и вдавливанием ее в отверстие. Но они являются этой последовательностью, если она понята мной (или другими) как действие "звонить в звонок".

Характеристика интенциональности как находящейся в поведении одновременно отражает и нечто важное и в то же время ошибочна. В ней правильно подчеркивается, что интенциональность не есть нечто присутствующее "за" или "вне" поведения. Это не ментальный акт или особое переживание, сопровождающее поведение. Ошибочность же такой характеристики в том, что она предполагает "локализацию" интенции, ограничивает ее определенным моментом поведения, неявно допуская, что можно обнаружить интенцию, анализируя поведение в этот момент. Можно было бы сказать, хотя это также может ввести в заблуждение, что интенциональность поведения — это его место в истории агента. Поведение приобретает интенциональный характер, когда оно понято самим агентом или внешним наблюдателем в более широкой перспективе, когда оно помещено в контекст целей и когнитивных установок. Именно эту задачу выполняет конструирование практического вывода для данного поведения в виде формулирования посылок, соответствующих данному заключению.

Итак, в результате нашего исследования проблемы верификации можно сделать следующий вывод.

Верификация заключения практического рассужде-

[145]

ния предполагает, что мы можем верифицировать скоррелированную совокупность посылок, из чего логически следует, что наблюдаемое поведение будет интенциональным при описании, данном в заключении. Значит, мы не можем, утверждая посылки, отрицать заключение, т.е. отрицать правильность описания, данного наблюдаемому поведению. Но совокупность верифицированных посылок не обязательно, конечно, будет такой же, что и посылки рассматриваемого практического рассуждения.

С другой стороны, верификация посылок практического рассуждения предполагает, что мы можем выделить некоторый образец поведения, являющийся интенциональным при описании, которое дается либо в самих этих посылках ("непосредственная" верификация) , либо в некоторой другой совокупности посылок, из которых следуют посылки рассматриваемого рассуждения ("внешняя" верификация).

Я полагаю, что именно такая взаимозависимость верификации посылок и верификации заключения практического силлогизма и доказывает справедливость "аргумента логической связи".

Характерной чертой рассматриваемых методов верификации является то, что они предполагают существование некоторого действительного образца поведения, которому дается интенциональная "интерпретация". Предположим, что такого поведения нет. Что означает это предположение?

У нас имеются посылки практического рассуждения: агент намеревается нечто осуществить и считает необходимым для этого некоторое действие. Наступает время для совершения действия. Он сам так полагает. Допустим, он решил убить тирана. Он стоит перед ним, целясь из заряженного револьвера. Но ничего не происходит. Что мы должны в этом случае сказать? Его "парализовало"? Медицинское обследование показывает, что физически этому человеку ничто не препятствовало реализовать свое намерение. Может быть, тогда он отказался от своей интенции или пересмотрел требования ситуации? Агент все это отрицает. Может быть, он лжет? Все эти вопросы имеют целью описание ситуации, в которой утверждения, что агент столкнулся с препятствием, забыл о времени, отказался от интенции или

[146]

пересмотрел требования ситуации, не имеют другого основания, кроме того, что он не принимался за совершение действия, соответствующего посылкам. Разумеется, это крайний случай, однако я не считаю его нереальным. Если мы будем настаивать на одной или другой из приведенных альтернатив, это будет означать, что мы превратили справедливость практического силлогизма в некоторый стандарт для истолкования ситуации. Может быть, это и имеет смысл. Однако здесь нет логического принуждения. С таким же основанием мы можем утверждать следующее: если можно вообразить такого рода ситуацию, это означает, что заключение практического силлогизма не следует из посылок с логической необходимостью. Настаивать на необходимом следовании было бы догматизмом.

Характерным для приведенного примера является то, что агент не делает буквально ничего. Это не значит, что агент воздерживается от действия, так как воздержание представляет собой интенциональное недействование, а интенциональный отказ от реализации интенции — это изменение интенции. Если изменяется интенция, то силлогизм "распадается" и вопрос о его справедливости не встает.

Таким образом, несмотря на истинность "аргумента логической связи", посылки практического вывода не вызывают действие с логической необходимостью, из них не следует "существование" соответствующего им заключения. Постепенно подготавливая действие, силлогизм является "практическим", но он отнюдь не является примером логического доказательства(33). Практическое рассуждение приобретает логически доказательный характер только после того, как действие уже совершено, и для объяснения или подтверждения его строится это рассуждение. Можно было бы сказать, что необходимость практического вывода — это необходимость, полученная ex post actu*.

Я попытался показать, как связаны посылки и заключение практического вывода. Я анализировал эту связь, исследуя проблему их верификации. Мы не рассматривали проблему о том, какую из альтернативных совокупностей посылок следует принимать дл

--------------

* После действия (лат.).

[147]

некоторого данного заключения, т.е. проблему проверки "фактической", в отличие от "формальной", правильности (истинности) предлагаемого телеологического объяснения действия. В данной работе эта проблема не будет рассматриваться.

9. Мы доказали, что посылки практического рассуждения не описывают юмовскую причину поведения, о котором говорится в заключении, однако вопрос о том, нельзя ли такое поведение объяснить также и каузально, остается еще открытым. Существуют две противоположные позиции. Защитники "тезиса совместимости" отвечают на этот вопрос утвердительно, а защитники "тезиса несовместимости" — отрицательно(34). Я попытаюсь показать, что обе эти позиции в чем-то верны, а в чем-то ошибочны и что, следовательно, при правильном истолковании они не являются противоположными. Для того чтобы эти позиции вообще можно было противопоставлять, необходимо вначале уяснить, имеет ли смысл допущение одинаковости экспланандумов в телеологическом и каузальном объяснении.

Что является экспланандумом каузального объяснения поведения? Разумеется, некоторый образец поведения. Однако такой ответ двусмыслен, так как остается неясным, какое это поведение — интенционально понимаемое, т.е. действие или стремление к достижению цели, или же оно представляет собой "чисто естественное" событие, как крайний случай — мышечную деятельность.

Часто экспланандум каузального объяснения поведения удобно описывать в интенциональном ("поведенческом") языке. Например, физиолог-экспериментатор определенным образом стимулирует какие-то центры в нервной системе человека, и человек соответственно "совершает определенные движения", например поднимает руку. Однако такое интенциональное описание движений как деятельности или действия не имеет никакого отношения к каузальному объяснению этих движений как результата стимуляции нервных центров и справедливо может считаться не строго "научным". Мы объясняем, почему части его тела двигаются под каузальным влиянием стимуляции нервной системы, а не почему он двигает частями своего тела.

[148]

(Последнее он совершал бы под телеологическим влиянием своих интенций и когнитивных установок.) Мы можем, например, сфотографировать эти движения, поместить их в систему координат и описать их как перемещение объектов в этой системе.

Более сложен вопрос о том, что является экспланандумом телеологического объяснения. Насколько это сложно, можно увидеть, поставив следующий вопрос: можно ли описать движения, объясняемые телеологически, полностью в неинтенциональных терминах, т.е. описать их таким образом, чтобы поведение при этом описании не носило интенционального характера? Например, можно ли их описать как перемещение некоторых объектов в системе координат?

Рассмотрим снова практический силлогизм с таким заключением: агент, при условии, что ему не препятствуют, принимается за совершение некоторого действия, которое он считает необходимым для достижения какой-то своей цели. Если мы хотим объяснить поведение телеологически, мы, так сказать, исходим из заключения и приходим к посылкам. В обычных случаях мы исходим из факта уже выполненного действия и поэтому считаем несомненным, что агент также и "принимался" за совершение действия. Можно ограничить обсуждение только такими нормальными случаями, причем все сложности рассматриваемого вопроса сохраняются.

Допустим, необходимо телеологически объяснить такое — интенционально описанное — поведение: А совершает определенное действие, например нажимает на кнопку. Мы предлагаем следующее телеологическое объяснение, конструируя, причем в прошедшем времени, посылки практического вывода так, чтобы они соответствовали данному экспланандуму как заключению:

А намеревался позвонить.

А полагал (знал), что, если он не нажмет на кнопку, он не сможет позвонить.

Следовательно, А нажал на кнопку.

Это объяснение может оказаться "фактически необоснованным" (ложным, неверным) в том смысле, что действительная причина, по которой А нажал на кнопку, была другой. Однако это объяснение "формально обосновано" (правильно), будучи ex post actu

[149]

конструкцией посылок, соответствующих данному заключению.

Теперь рассмотрим, можно ли заменить заключение неинтенциональным описанием поведения А и при этом сохранить формальную обоснованность объяснения (вывода). Рассмотрим такое заключение, оставив посылки прежними:

Следовательно, палец А нажал на кнопку.

Это высказывание может быть истинным, но оно не является необходимым при данных посылках. На кнопку можно нажать множеством других способов. Вообще может не быть необходимости делать это с помощью пальцев. Кроме того, у человека, как правило, десять пальцев. Допустим, в нашем случае агент нажал на кнопку большим пальцем правой руки. Даже если он и должен был нажать на кнопку с помощью пальцев, из сформулированных нами посылок не может следовать с логической необходимостью, что он должен был это сделать каким-то определенным пальцем.

Как же тогда следует сформулировать заключение в неинтенциональных терминах, не нарушив формальной обоснованности объяснения? Рассмотрим следующий вариант:

Следовательно, тело А двигалось способом, который вызвал нажатие на кнопку.

Это суждение также не является приемлемым. Например: Л дышит, и появляющаяся вследствие дыхания струйка воздуха производит, допустим, слабое нажатие на кнопку. Такое поведение вообще не попадает в сферу телеологического объяснения. Почему? Очевидно, потому, что оно не поддается интерпретации как действие нажатия на. кнопку. Однако если, исходя из положения его тела, изгиба рта и способа дыхания, мы приходим к мысли, что он дул на кнопку, то тогда мы могли бы a fortiori проинтерпретировать его действие как странный способ нажатия на кнопку.

В рассматриваемой нами ситуации имеет место поведение, а именно движения тела А. Несомненно, эти движения можно описать так, что будет исключена всякая интенциональность(35). Но если задать вопрос, какие из этих движений должны логически следовать из посылок сформулированного выше практического вывода, то придется дать такой ответ: такие движения,

[150]

которые мы интерпретируем как действие нажатия на кнопку. Тем самым заключение, соответствующее посылкам, будет таково:

Следовательно, тело А двигалось таким способом, который представляет собой действие нажатия на кнопку.

Но это всего лишь другой, и более запутанный способ сказать, что А нажал на кнопку. Мы вернулись к тому, с чего начали.

Таким образом, результат рассмотрения состоит в следующем: формальная обоснованность практического вывода требует, чтобы поведение, о котором говорится в заключении, описывалось (понималось, интерпретировалось) как действие, как совершение или попытка совершить данным агентом некоторое действие. Можно было бы сказать также, что, для того чтобы стать телеологически объяснимым, поведение должно быть вначале интенсионально понято. При интерпретации мы можем руководствоваться объяснением, основания для которого не выходят за рамки данного случая. Ибо все, что мы можем думать, сводится к тому, что человек, стоящий перед дверью, намеревается позвонить в звонок и знает, что для этого необходимо нажать на кнопку. Поэтому наблюдаемые нами весьма странные его движения, очевидно, имеют целью нажать на кнопку. Позже мы можем обнаружить, что у этого человека искалечены руки, и поэтому, для того чтобы совершить такое действие, как нажатие на кнопку, ему необходимо воспользоваться ногой.

Цель, с точки зрения которой объясняется действие, может быть более или менее "отдалена" от самого действия. Например: А нажимает на кнопку для того, чтобы позвонить. Тем самым путем нажатия на кнопку он звонит. Однако А звонит для того, чтобы его впустили в дом. Тем самым, позвонив в звонок, он получает возможность войти в дом или, нажимая на кнопку, он входит в дом.

Но что, если у поведения нет какой-то другой цели, а оно, как мы говорим, является "целью само по себе" или совершается "ради самого себя"? Кстати, в рассматриваемом сейчас примере нет необходимости предполагать какую-то другую цель помимо самого действия. А просто нажимает на кнопку. Он не делает

[151]

это для того, чтобы позвонить. Может быть, он делает это просто для того, чтобы вдавить кнопку в отверстие. В этом случае можно сформулировать такое объяснение:

А намеревается вдавить кнопку в отверстие.

А думает, что он не сможет это сделать, если он не нажмет на кнопку.

Следовательно, А нажимает на кнопку.

Однако это объяснение (нажатия кнопки) вовсе не обязательно истинно. Может быть, единственное, что А намеревается сделать, — это нажать на кнопку. Он еще никогда в жизни этого не делал. Он видел, что так делают другие люди, но не знает, для чего. Выполнить это кажется несложным. Он хочет попробовать сам. И поэтому он нажимает на кнопку.

Если действие само по себе является объектом интенции, а не есть способ достижения последнего, то тогда невозможно построить объяснение в форме практического вывода. Нет второй посылки, а есть только первая и заключение (экспланандум) . Первая посылка: А намеревается нажать на кнопку. Заключение, в зависимости от специфики ситуации, будет либо: А принялся нажимать на кнопку; либо: А нажал на кнопку; либо: А принялся бы нажимать (или нажал бы) на кнопку, если бы не столкнулся с препятствием. Допустим, имеет место второй вариант. Тогда мы можем сформулировать такой "вырожденный" вывод:

А намеревался нажать на кнопку.

Следовательно, А нажал на кнопку.

Звучит это весьма тривиально. Может ли это быть "объяснением" чего-либо? Было бы неправильно назвать это объяснением действия. Действие нажатия на кнопку не объясняется указанием на то, что оно было интенционально, поскольку этот его характер отражается уже в определении его как действия. Следовательно, если мы хотим объяснить действие, мы должны уметь указать некоторую более отдаленную цель или объект интенции, который не заключается в самом действии. Но если мы хотим объяснить, или, лучше сказать, понять поведение в анализируемой ситуации, то тогда утверждение, что А намеревался нажать на кнопку не будет тривиальным, то есть не будет тривиальным интерпретировать имеющее место событие

[152]

как действие нажатия на кнопку. Поведение А в этой ситуации могло быть очень странным. Допустим, например, что он нажал на кнопку локтем. В этом варианте мы, вероятно, засомневались бы в том, что он действительно делал — нажимал на кнопку или что-то еще, например царапал локоть, в результате чего случайно нажалась кнопка. Такие случаи вполне возможно вообразить.

"А нажал на кнопку, потому что намеревался нажать на кнопку". Это суждение не является объяснением действия А. Однако его можно рассматривать как несколько сомнительный способ выразить тот факт, что при нажатии на кнопку у А не было другой скрытой цели, чем просто нажатие на кнопку.

"А вел себя таким образом, потому что намеревался нажать на кнопку". Это суждение можно рассматривать как обладающее силой подлинного объяснения, если оно подразумевает, что поведение А было интенциональным нажатием кнопки или попыткой это сделать, а не просто движением какой-то части его тела, в результате которого нажалась кнопка. Таким образом, когда мы "объясняем" поведение А, мы понимаем его как внешний аспект действия, определяя в нем интенцию.

Простое понимание поведения как действия (например, нажатия на кнопку) без приписывания ему некоторой цели (например, позвонить), средством достижения которой является это действие, само по себе есть способ объяснения поведения. По-видимому, можно назвать его зачаточной формой телеологического объяснения. Это ступень, необходимая для того, чтобы описание поведения перенести на телеологический уровень. Однако мне представляется, что лучше отделять эту ступень от собственно объяснения и тем самым проводить различие между пониманием поведения (как действия) и телеологическим объяснением действия (т.е. интенционально понятого поведения).

Теперь можно дать ответ на поставленный выше вопрос: одинаковы или различны экспланандумы каузальных и телеологических объяснений? Экспланандумом телеологического объяснения является действие, экспланандум каузального объяснения — не интерпретированный интенционально образец поведения, т.е.

[153]

некоторое движение или состояние тела. Поскольку экспланандумы различны, вопрос о совместимости на этом уровне не возникает. Но это еще не означает, что проблема решена(36), так как то же самое поведение, которое является экспланандумом каузального объяснения, можно проинтерпретировать интенционально, превращая его тем самым в зкспланандум телеологического объяснения. Поэтому вопрос о совместимости приобретает такой вид: можно ли одно и то же поведение одновременно и правильно объяснить каузально как движение и понять как действие? Этим вопросом мы сейчас и займемся.

10. Рассмотрим относительно простое действие, такое, как поднимание руки, нажатие на кнопку или открывание двери. Результат подобных действий — некоторое событие в мире: поднятое положение руки, вдавливание кнопки в отверстие, открытая дверь. Кроме того, во втором и третьем случае это событие происходит "вне" моего тела.

Для того чтобы действие было осуществимо. должна быть возможность для его осуществления(37). Возможность поднять руку будет только тогда, когда рука еще не поднята, нажать на кнопку — если она еще не нажата, и открыть дверь — если она закрыта. Это понятно и бесспорно. Более проблематичен другой вопрос: если агент "обладает" возможностью и совершает действие, будет ли истинным следующее утверждение: если бы он не совершил действие, не произошло бы событие, являющееся результатом этого действия? Из утвердительного ответа на этот вопрос следовало бы, что в любое действие включен характерным образом контрфактический элемент (ср. выше, гл. II, разд. 7).

Допустим, что дверь закрыта, но в тот самый момент, когда я ее пытаюсь открыть, открывается "сама собой". Я уже взялся за ручку и начал нажимать, и моя рука следует за движением открывающейся двери. Будет ли правильным утверждение, что я открыл дверь? Ведь возможность это сделать ускользнула, так сказать, прямо из рук.

Решающий момент — это выражение "сама собой" Что оно означает? В данном случае что выражение не подразумевает (как иногда думают). что данное собы-

[154]

тие — движение двери — произошло вообще без всякой причины. Скорее оно подразумевает, что причина события, какой бы она ни была, действовала почему-то независимо от поведения агента. Например, дверь открывали с другой стороны или она открылась от порыва ветра. Эти случаи независимого действия причин понятны. Можно вообразить более сложный случай, например: открывание двери вызывает устройство, которое "приводится в действие" через поведение агента. Допустим, что, когда агент приблизился к двери, прервался поток излучения. В этом случае действие причины не являлось независимым от поведения агента (хотя и было независимым от того, что он взялся за ручку, толкнул и т.д.). Можно ли сказать, что причина, тем не менее действовала независимо от агента, хотя и не от его поведения? Следует различать два случая.

Агент либо знал об этом устройстве и о том, как оно работает, либо не знал. В первом случае правильно будет сказать, что он открыл дверь. Он сделал это, проходя через поток излучения, но отнюдь не тогда, когда взялся за ручку и толкнул дверь. (Последнее было случайным для его действия открывания двери, если, однако, он не думал приблизительно так: "Может быть, механизм испортился, я уж лучше совершу и эти движения, они в любом случае откроют дверь".) Во втором случае не будет правильно утверждать, что он открыл дверь, поскольку дверь открылась для него в тот самый момент, когда он пытался ее открыть. Хотя его поведение и вызвало открывание двери, однако из этого не следует, что он открыл дверь, так как именно у этого его поведения не было такой цели. В этом смысле мы и можем сказать, что дверь открылась "сама собой", а не была открыта им.

Но поскольку агент в нашем примере с потоком излучения взялся за ручку и его рука последовала за движением открывающейся двери, то, несомненно, он что-то все-таки сделал. Действительно, он по крайней мере ухватился за ручку и толкнул дверь Эти действия были интенциональны. Более того, совершая их, он стремился открыть дверь. Он принимался за это действие. Но осуществил ли он его?

Нельзя ли сказать все же, что он открыл дверь. так как каузальная сила движений его тела, как мы

[155]

полагаем, вызвала бы открывание двери, даже если другая причина не подействовала? Результат действия был просто предопределен. Но нельзя ли сказать также, что он не открыл дверь, поскольку столкнулся с препятствием в виде потери возможности? Я думаю, что фактически мы свободны утверждать любое и выбор между этими двумя способами описания ситуации будет зависеть от дополнительных ее характеристик. Возможно, мы несколько сомневаемся в том, что давление, приложенное его рукой, действительно оказалось бы достаточным для открывания двери; тогда в конечном итоге не он открыл дверь. Но если мы совершенно уверены в том, что то, что он в действительности (несомненно) сделал, т.е. обнаруженная им мышечная деятельность была достаточной для открывания двери, то тогда мы, по-видимому, должны склоняться к тому, чтобы ему также приписать действие открывания двери, хотя результат этого действия был предопределен.

Обобщая, можно сказать следующее: если результат действия, который агент стремится реализовать, выполняя для этого некоторые другие действия, осуществляется "сам собой" (в указанном выше смысле), то тогда то, что агент несомненно делает, "сокращается" или "ограничивается" теми действиями, путем совершения которых он стремился выполнить свое действие. Тем самым (последующее) обнаружение причины, действующей независимо от агента, может привести к переописанию его действия в "вырожденной" форме.

В наших описаниях действий иногда приходится делать такие "сокращения", но это исключение, а не правило. Если бы подобные случаи были гораздо более обычными, чем в действительности, нам, вероятно, пришлось бы изменить свое представление о том, насколько далеко действия человека "проникают" в мир, в котором мы живем. Можно предложить гипотезу о том, что в каждом случае, например, открывания двери всегда была и будет действовать, независимо от агента, скрытая причина, так что в действительности не он открывает дверь. По-видимому, нет хорошего способа опровергнуть эту гипотезу, но нет и достаточных оснований ее принять.

[156]

Однако у процесса переописания действия есть предел, устанавливаемый базисными действиями. Напомним, что это действия, которые совершаются непосредственно, а не появляются в качестве каузальных следствий в результате совершения других действий.

Поднимание руки не обязательно бывает базисным действием. Я могу вообразить множество способов, посредством которых можно поднять руку. Однако поднимание руки может быть и обычно является базисным действием(38).

Верно ли, что суждение "Я поднял руку" будет истинно только при условии, что истинно также суждение: "Если бы я не поднял руку, рука не поднялась бы"?

У меня нет намерения поднять руку, но неожиданно кто-то ее хватает и поднимает. Движения и последующее положение руки точно такие же, как если бы я сам поднимал руку. Итак, я не могу сказать, что я поднял руку, но не могу также и сказать, что, если бы это не было сделано мною, рука не была бы поднята. Конечно, я могу утверждать последнее и при этом иметь в виду, что, если бы я не позволил это сделать, а сопротивлялся, моя рука не была бы поднята, или что это не могло бы произойти, если бы я тоже не поднимал ее немножко. Это может быть верно. Но если суждение "если бы это не было сделано мною" означает "если бы это не было моим подниманием руки", то оно будет ложным.

Как решить, поднимал я руку или нет в случае, если нет очевидной причины, действующей на мое тело извне? Допустим, моя рука неожиданно поднимается. Поднимал ли я ее? Ответ может быть таким: у меня не было никакого намерения поднимать руку, но неожиданно она поднялась. В этом варианте я не поднимал свою руку. Ответ может быть другим: я только лишь собрался поднять руку, фактически я уже решил это сделать, когда неожиданно заметил, что она поднята. В этом случае также я не поднимал руку, возможность это сделать была как бы потеряна для меня. Но ответ может быть и таким: конечно, я поднимал руку, это было интенционально. Тогда я должен суметь объяснить, каким образом это было интенционально, т.е. поместить действие в некоторый контекст, например сказав, что я решил это сделать, или

[157]

что я обсуждал проблему свободы воли и хотел доказать своему оппоненту, что могу "по желанию" поднять руку, или что я поднял руку для того, чтобы достать книгу с полки, т.е. объяснить действие телеологически. Если бы мне указали на то, что в этот самый момент произошло некоторое событие в моем мозгу, которое мы рассматриваем как достаточное условие поднимания руки, то мне не обязательно отказываться от первоначального ответа, но можно сказать: да, я понимаю, моя рука поднялась бы в любом случае. Это не значит, что у данного события были как бы две "причины" — нервный импульс и я. Но это значит, что интерпретация поведения как действия совместима с существованием юмовской причины поведения.

Если действует юмовская причина, моя рука поднимется с "необходимостью", т.е. с естественной необходимостью. Если я намереваюсь взять книгу с полки и считаю поднимание руки (каузально) необходимым для этого, то я обычно поднимаю руку, если не сталкиваюсь с препятствием. Это утверждение логической необходимости. Однако связь между событиями на этих двух уровнях — уровне естественной и уровне логической необходимости — случайная. Даже если есть причина, под действием которой может подниматься рука, она ни вызывает с необходимостью, ни исключает того, что поднятое положение руки достигается в результате моего поднимания руки.

Тем не менее справедливо также и то, что в целом я могу с уверенностью утверждать, что моя рука останется в теперешнем положении (допустим, она не поднята) , если я не подниму ее. Более того, эта уверенность становится необходимой, если верно, что я могу поднять руку (см. выше. гл. II, разд. 7). Однако такая уверенность и моя способность поднять руку вовсе не противоречат тому, что всякий раз, когда поднимается рука, в нервной системе действует некоторое достаточное условие, каузально ответственное за данное событие.

Однако исключено, что одновременно я могу и поднимать руку, и наблюдать за действием причины. В самом деле, наблюдать за действием причины — значит позволять ей поднимать мою руку ("на моих гла-

[158]

0-1-2-3-4-5-6-7-