ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ МИФИЧЕСКОГО

Глава XVI. Рациональность как эмпирическая нитерсубъективность в науке

Что значит применительно к науке, если высказывание основывается на интерсубъективно доказываемых эмпирических фактах? Чтобы ответить на данный вопрос, мы здесь вновь можем ограничиться естественными науками, психологией, а также общественными и историческими науками. Когда далее будет говориться просто о науке, всегда будут подразумеваться они.

Как следует из предварительных выводов в главе IV, науки состоят не только из собрания фактов, но и из их систематического объяснения и упорядочения. Подобное объяснение проводится, как было показано, иногда с помощью законов природы или с помощью исторических правил. Так, к примеру, отдельные феномены света проясняются через законы оптики, отдельные события средневекового противостояния папы и императора — через нормы церковного права, имперского права и т. д. Эти законы и правила, однако, не рассматриваются изолированно, но приводятся в систематическую взаимосвязь. Определенные законы преломления света, например, можно свести к законам его волнового распространения, а единичные нормы имперского права — к основам устройства империи. Подобные обобщения находят свое завершение в небольшой группе законов или правил, которые, представленные как аксиомы, образуют ядро научной теории. Целью науки является, повторю еще раз соответствующее замечание из главы IV, производство теорий как систем объяснения, но такая система объяснения одновременно является и упорядочивающей системой. К примеру, теория оптики показывает, как следует связывать между собой внутри системы явления преломления и отражения и толковать их в цельном контексте этой теории. То же самое действительно для определенного типа поведения папы римского или императора в свете исторической теории, которая образуется в соответствии с теми всеобщими теологическими или политическими принципами, на которых основывался определенный период средневековья.

Таким образом, наука, с одной стороны, содержит высказывания об отдельных феноменах или событиях, происходящих в определенном пространстве, в определенное время — их называют

223

базисными предложениями, — с другой стороны, она содержит высказывания о естественных законах и исторических нормах. Базисные предложения могут быть выражены в логической форме единичных предложений (здесь происходит преломление света, в 1075 году папа отлучил Генриха IV от церкви), высказывания о естественных законах и нормах — в логической форме всеобщих положений (для всех случаев преломления света верно... Для всех пап данной эпохи было верно...). Следовательно, вопрос о том, как научные высказывания могут быть обоснованы интерсубъективно доказуемыми эмпирическими фактами, более точно формулируется так: как это возможно в случаях базисных предложений, общих положений и теорий?

Чтобы подробно ответить на эти вопросы, потребовалось бы отдельное исследование. Так как я уже сделал это в моей книге "Критика научного разума", которая имеет принципиальное значение для последующего рассмотрения, я ограничусь здесь резюмирующим и предназначенным для не имеющего теоретико-научной подготовки читателя воспроизведением уже достигнутых там результатов. В основе научного объяснения лежит следующая очень упрощенная и рассмотренная в самой общей форме схема:

;>?<; Su, 1) а есть F (Fa) ??

2) всегда, если F, то G T, Тз

3) а есть G (Ga) ??

Как видно, дело здесь идет о логическом выводе. Первая посылка и вывод являются в нем базисными предложениями, к примеру: "Тело а падает в момент t с высоты h" (Fa) и "тело а в момент t + ? t ударится о землю" (Ga). Однако вторая посылка состоит из естественного закона или исторического правила, например, в уже упомянутом случае падения: "Всегда если тело падает с высоты: h, то время его падения необходимо составляет ? t (если F, то G). То есть приведенной схеме можно дать следующее содержание: если, во-первых, тело а в момент t начинает падение с высоты h и если, во-вторых, пролетает путь падения h за время ??, то тело а к моменту t+ At упадет на землю. Тем самым, с одной стороны, объясняется, почему тело к моменту t+?? падает на землю, и, поскольку, с другой стороны, это событие может быть объяснено, оно одновременно, в случае знания обеих приведенных посылок, является предсказуемым.

Этот пример был взят из естественных наук. Теперь для лучшего уяснения мы выберем еще один особо простой пример, частью классический, из других подходящих в данной связи наук.

Допустим, из психологии: собака Павлова в момент t слышит звонок-знак k. Всегда, когда такая собака слышит подобный звонок-знак, она выделяет слюну. Следовательно, в момент t эта собака выделяет слюну.

Пример из исторической науки: магистр рыцарского ордена Ульрих фон Юнгинген в 1410 году у Таненберга [и Грюнвальда]

224

при определенных внешних обстоятельствах столкнулся с польско-литовским войском. По нормам рыцарства при такого рода обстоятельствах ему не следовало начинать битву. Значит, У. фон Юнгинген не начал битвы.

Пример из социологии: в стране L нет ограничения на рождение детей. Для всех стран без такого ограничения увеличение населения имеет форму геометрической прогрессии, в странах же с регулируемой рождаемостью — форму арифметической прогрессии (закон Т. Р. Мальтуса). Следовательно, в стране L за промежуток времени Z будут достигнуты пределы жизнеобеспечения, и в силу этого прирост населения будет приостановлен.

Конечно, эти примеры воспроизведены в сильно сокращенной форме. Вообще научное объяснение содержит гораздо больше, чем только две посылки, к которым могут принадлежать как базисные предложения, законы природы, исторические правила, так и целые теории и цепи теорий (о чем еще будет говориться). Также и исторические правила внутри объяснений имеют иную функцию, чем законы природы, выступающие в форме общих положений и устанавливающие логическую связь между базисными предложениями посылок и вывода, как это, по-видимому, следует из упрощенно представленных примеров. К тому же в исторических и социальных науках иногда объясняется возникновение самих правил, а не только событие на основе правил2. Во все тонкости я не могу здесь вдаваться. Ими, однако, в данной связи можно и пренебречь, поскольку они несущественны для принципиального и предельно общего вопроса, разбираемого здесь, вопроса о том, как выступающие в научной модели объяснения базисные предложения, естественные законы, исторические правила и теории могут быть обоснованы через интерсубъективно доказуемые факты. Здесь не играет роли, чаще или реже в научных объяснениях выступают базисные или общие предложения, имеют ли в них исторические правила то же логическое место, что и законы природы (на деле правила выступают там внутри базисных предложений), или же разъясняется само возникновение правил (тогда здесь применяется та же модель объяснения)3.

Кроме того, историческая наука показывает, что не всякое объяснение есть предсказание, хотя, с другой стороны, каждое предсказание основывается на объяснении. Но было бы неверно предполагать, что исторические объяснения, поскольку они относятся к известным фактам, могут присоединяться к ним лишь ad hoc и тем самым представляют лишь, говоря словами Гегеля, "тощие тавтологии". Достаточно часто оказывается, что употребляемые историком нормы и теории не способны объяснить все события, для которых они предназначаются, и что он в таком случае не только не достигает успеха, но и может потерпеть крах. Все же нередко при этом историк способен предсказать кое-что, а именно —некоторые находки или свидетельства, сообщающие о прошлом, и эти свидетельства могут быть позже обнаружены (классическим примером здесь являются раскопки Шлимана).

8 К.Хюбнер

225

1. Аксиоматические априорные предпосылки, лежащие в основе базисных предложений науки

Вернемся теперь к нашей схеме (с. 224). Буква Т указывает на то, что приведенное во второй посылке общее предложение (естественный закон, историческое правило) является либо аксиомой теории Т, либо выведено из групп ее аксиом. Так, к примеру, закон падения можно вывести из теории гравитации, закон Павлова из теории условных рефлексов, правила рыцарской битвы из теории рыцарства, в то время как правило Мальтуса скорее выражает аксиому его теории социологическо-экономических взаимосвязей.

Как можно понять из вышеприведенной схемы объяснения, эмпирическое доказательство теоретических общих положений возможно лишь относительно тех базисных предложений, которые выражают единичные события в пространстве и времени. Например, тот, кто делает теоретическое утверждение: "Всегда если F, то G", должен быть в состоянии доказать, что всегда, когда имеется соответствующее положению Fa обстоятельство дел, то соответственно имеется и Ga. Значит, для ответа на поставленный вопрос сначала следует сравнить Fa и Ga с "реальностью".

Это кажется простым применительно к небольшому ряду случаев, но в более значительном ряде случаев это будет чрезвычайно сложным процессом. Так происходит потому, что научные базисные предложения по большей части являются высказываниями интенсивного теоретического содержания, так, к примеру, данные измерений силы потока, температуры, длины волн и пр. определяются лишь внутри теорий и к тому же предполагают действительность тех законов природы, в соответствии с которыми функционируют используемые при их доказательстве инструменты. Положение стрелки, шкалы, высвечивающиеся сигналы и пр., наблюдаемые в лаборатории, не говорят профану ничего и помогают лишь специалисту, который понимает, как образовывать базисные предложения из связанных с этими данными многочисленных запутанных теоретических связей. Наряду с ними следует учитывать и теоретические предпосылки вычислительных ошибок, которые необходимы при считывании данных измерений. Не следует думать, что подобные трудности встречаются лишь в физике. Психология также частично работает с данными измерения. И хотя исследуемые ею эмпирические факты не квантифицируемы, нередко теоретическая зависимость ее базисных положений не меньше, а ее интерсубъективная проверяемость не проще, чем в физике. Вспомните, к примеру, о всех тех гипотетически введенных законах "внутренних процессов" — мышления, волеизъявления, чувствования или так называемых интенциональных актов, которые скорее выводятся теоретически, чем устанавливаются непосредственным образом. Любой психолог, психологически диагностируя испытуемого, сначала теоретически его классифицирует.

226

Теперь рассмотрим базисные предложения внутри исторических наук. Эмпирические факты, выдвигаемые ею, могут быть взяты из документов, находок и т. п. Однако нередко мы можем понять их лишь в свете определенной теории, устанавливающей то, что они, собственно, значат и к каким событиям они относятся. Потому-то к их датировке должен привлекаться ряд теорий из так называемых вспомогательных наук, к примеру из геологии, химии, астрономии и др.

Рассмотрим в заключение социальные науки. Как эмпирически определяется экономическая ситуация, которая затем могла бы быть описана в базисных предложениях? Здесь также, очевидно, речь идет не просто о доступных любому человеку фактах, но об очень сложной конструкции, создаваемой при участии многочисленных теоретических предположений, в том числе о весомости и значении многообразных данных. Точнее, вообще не существует вполне независимых от теории научных фактов, потому что они всегда уже каким-либо образом замечены в научном свете и истолкованы. Собака Павлова, рассматриваемая в психологии как подопытное животное, очевидно, не является собакой, выступающей как предмет мифического рассмотрения. То же самое верно для любого испытуемого объекта, к которому изначально применяется теоретический строй понятийности и совокупности законов психологии. К такому же выводу мы придем, если возьмем сравнимый по своей простоте факт битвы Ульриха фон Юнгингена. Решающее различие состоит в том, рассматриваем ли мы его как фигуру в научном или же мифическом смысле (скажем, как героя). Датировка битвы также не является здесь чем-то само собой разумеющимся, как это может показаться, так как она, с одной стороны, покоится на законе "ретродикции", вовсе не являющимся простым непосредственным фактом, то есть на заключении от современных свидетельств к прошлому, а с другой — на том способе времяисчисления, который вытекает из законов астрономии4.

Из всего этого следует, что при обосновании фактами базисных предложений науки предполагается состоятельность ряда теоретических предположений, то есть ряда законов и правил. Эти теоретические предпосылки обозначаются в вышеприведенной схеме буквами ?? и ??. Я называю их аксиоматическими предпосылками. Их, в свою очередь, можно попытаться проверить и обосновать. Но это может произойти лишь путем применения к ним указанной схемы объяснения, если их общие положения подтвердят базисными предложениями, но для этого пришлось бы сделать опять-таки другие предпосылки ??' и Т2. Поскольку невозможно продолжать этот процесс обоснования до бесконечности, в конце концов нужно будет остановиться на группе предположений ??" и ??', далее теоретически недоказуемых. Тогда эти предположения будут представлять аксиоматические предпосылки a priori проверки соответствующих фактов. Следовательно, научные факты, выраженные в базисных

227

предложениях, никогда не даны чисто эмпирически, но всегда являются релятивными, действительными лишь при условии принятия также и относящихся к ним неэмпирических компонентов.

2. Оценочные постулаты, необходимые для эмпирического подтверждения или опровержения общих положений науки

Предположим теперь, что Fa и Ga эмпирически обоснованы указанным способом при помощи априорных предположений. Значит ли это, что и выступающее во второй посылке общее положение является эмпирически обоснованным? Очевидно, что это лишь отчасти соответствует действительности, так как базисные предложения высказьщают нечто лишь о единичных фактах, законы же и правила — о всех случаях в определенной области, причем их совокупность большей частью является по крайней мере практически бесконечной. Каким же количеством фактов типа Fa и Ga следует тогда довольствоваться, чтобы рассматривать данное общее положение как вполне эмпирически подтвержденное? Требуется ли их для этого чрезвычайно много, или лишь несколько, или при определенных обстоятельствах достаточно одного? Ясно одно: решение об этом никогда не может быть обосновано эмпирически, поскольку это есть решение по поводу, а не с помощью опыта, поскольку от него зависит рассмотрение законов или правил как эмпирически подтвержденных или нет.

Аналогично, если общее положение науки является проверенным, но не подтвержденным, то есть Fa соответствует фактам, а Ga — нет. Тогда можно было бы предположить, что тем самым общее положение опровергается раз и навсегда, ведь оно должно быть верным для всех возможных случаев. Но, как показывает история науки, к столь быстрому отрицанию люди часто не готовы. Так происходит потому, что Ga как раз не дано эмпирически однозначным и простым способом, но с ним связан ряд априорных и теоретических предпосылок, вопросы и сомнения по поводу которых никогда нельзя снять полностью. К тому же, как правило, доказательству подлежит не одно отдельное общее положение, а целые теории и комплексы теорий. Так что в таком случае всегда следует обдумать, следует ли искать ошибку в априорных предпосылках базисных предложений или в общих положениях и теориях, проверенных при помощи базисных предложений, а также и то, где вклиниться в это тесное сплетение теорий. Также и в других случаях можно принимать подтверждающие базисные предложения или ставить под сомнение с помощью последних сделанные априорные предпосылки. Но к какому бы решению ни пришли, это решение не сможет быть эмпирически обосновано. Принимается ли решение по поводу или на основе тех фактов, что содержатся в базисных предложениях, — это зависит от того, считаем ли мы их основанием для опровержения или нет.

228

Если в случае общего положения в схеме объяснения речь идет о статистическом законе или о статистическом правиле, то проблема проверки приобретает весьма серьезное значение. В подобном случае применяемые базисные предложения выражают статистическое распределение предикатов в данной совокупности. Общее положение указывает на то, с какой вероятностью от этого распределения можно делать вывод по поводу другого, например, будущего распределения данной совокупности. Поскольку я не могу здесь вдаваться в детали, то для пояснения незнакомому с вопросами статистики читателю следует привести простой пример. Было выявлено, что во временной промежуток Т шестерка выпадала в '/в всех бросков кости. Предположим, некто устанавливает статистический закон: всегда, когда бросаются кости, вероятность выпадения шестерки составит '/в. Предположим далее, что позднее при ста бросках кости не выпало ни одной шестерки. Следует ли теперь рассматривать статистический закон как опровергнутый? Но что, если мы продолжим бросать кости и в конце концов при 360 бросках выпадет как раз 60 шестерок? Должен ли теперь закон быть принят вновь? Ясно, что такое решение не может определяться чисто эмпирическими соображениями.

Вообще я называю такие решения о принятии или опровержении научных общих положений и теорий, будь они статистическими или нет, оценочными постулатами. Эти постулаты, однако, не выдвигаются произвольно ad hoc, но равно покоятся на цельном сплетении ранее сформулированных методологических правил и аксиоматических предположений. Потому в вышеприведенной схеме они вкратце также обозначаются через "Т", а именно — через "Тз"5.

3. Онтологические постулаты, необходимые для эмпирических научных положений

Предложение признается научным лишь тогда, когда оно выполняет определенные нормы. Физические предложения, в которых, например, речь идет о целях, исторические нормы, которые принимаются как божественное воздействие, базисные предложения, которыми физические предметы обозначаются как нечто идеальное или не включаются в пространственно-временной континуум, нельзя рассматривать как принадлежащие науке. Однако можно установить, что в случае подобных норм дело идет о тех очень общих представлениях, которые, как показано в главе IV, определяют онтологические основы науки. Они составляют ее основания в том смысле, что каждая из их теорий выводится из них при наличии определенных граничных условий. Таким образом, например, утверждение о том, что пространственно-временной континуум описывается Евклидовой геометрией, есть не что иное, как подобная конкретизация. Теперь мы можем эти онтологические основы наук (см. гл. IV) понять как аксиомы теорий

229

групп, обладающие высокой степенью общности; почему они в схеме сокращенного объяснения обозначаются через "Т4". Эти аксиомы определяют общий способ, каким в науке рассматривается действительность. Они представляют собой те рамки, в которых существует любое научное утверждение и эмпирическая проверка, они — система отсчета, в которой все действительное постигается, истолковывается и обрабатывается; они определяют вопросы, задаваемые реальности, и эти вопросы поэтому в определенном смысле также определяют ответы, даваемые реальностью; этими рамками мы, так сказать, организуем научный опыт. Хотя на этом основании как раз с помощью схемы объяснения теории эмпирически проверяются как частные случаи этих аксиом, но сами эти аксиомы при этом всегда полагаются a priori. Если же они когда-нибудь, при условии, что это вообще возможно, были бы представлены на суд опыта, то изменилось бы не только определение того, что следует рассматривать в качестве науки, но снова были бы выдвинуты a priori уже иные онтологические аксиомы, которые теперь, перефразируя выражение Лакатоса, стали бы чем-то вроде нового "жесткого ядра" научной самоочевидности. Поэтому я называю эти априорные предпосылки онтологическими постулатами6.

4. Что такое научный опыт и эмпирическая истина или ложность

После того как стало ясно, какую важную роль при образовании и эмпирическом обосновании научных положений играют априорные предпосылки и постулаты, мы должны спросить себя, что в таком случае вообще означает опыт. К этому, завершая разъяснение модели объяснения, следует еще добавить, что здесь показывает сочетание "Su". Оно обозначает множество всех теоретических предположений и предпосылок от Т до I4.

Теперь мы можем установить, что явление, в общем называемое научным опытом, постоянно выражается через связь условий: если определенные восприятия, наблюдения и пр. понимаются и интерпретируются при определенных априори сделанных аксиоматических и нормативных предпосылках ??, ?2 и ?4, тогда в итоге мы имеем/не имеем описанные в базисных предложениях факты Fa и Ga; если Fa и Ga имеют место, тогда при оценочных постулатах Тз мы получаем/не получаем подтверждение общего предложения "всегда, если F, то G". Если же имеет место Fa, но нет Ga, то при прочих равных условиях мы получаем опровержение предложения "всегда, если F, то G".

Следовательно, в противоположность широко распространенному мнению, ни одно из выступающих в схеме объяснения положений не представляет само по себе нечто эмпирическое. Напротив, чисто эмпирическим само по себе является то, что при

230

определенных априорных предпосылках получает определенное множество результатов Е. Тогда то, что мы должны установить при ??, ?2, и ?4 существование или не-существование Fa и Ga, что, далее, с Тз мы получаем подтверждение или опровержение ? — все это нам способен показать только опыт. Ни один из самых прекрасных априорных постулатов или предпосылок не сможет нам заранее дать знать, действительно ли Fa или Ga имеют место в данном случае, действительно ли наша теория может быть подтверждена. Этим a priori мы установили лишь правила игры, по которым мы желаем играть. Что же при этом случается в конкретном случае, проиграем ли мы или выиграем, заранее мы знать не можем. Короче говоря, можно выразиться так: чисто эмпирическим яляется только то, что ранее обозначенное итоговое множество ?? случается при условии Su. Никто не может в этом что-либо изменить. Свободно делаем мы первый шаг, говорит Гете, второй — в раба нас превращает. Изменить мы можем лишь Su тем, что вместо него мы поставим Su, St3 и т. д. Но и тогда лишь реальность покажет нам, получится ли в результате вновь ?? или Ег, Ез и т. д.

Выражение "чисто эмпирическое" указывает, таким образом, на то, что обычно называют "эмпирическим", собственно — случаи типа Fa, Ga и др., но это не есть эмпирическое в строгом смысле. И все-таки такое употребление слова "эмпирический", если при этом не теряется из виду различие с "чисто эмпирическим", является полезным. Ведь между базисными предложениями, которые покоятся также и на наблюдениях, восприятиях и т. п., и общими положениями, которые, как, например, онтологические высказывания, имеют чисто теоретическое содержание, может быть проведено ясное различение.

Предшествующие рассуждения показали также и то, что обычные утверждения об истине и ложности научных высказываний являются неточными и сбивающими с толку. Хотя и признается, что подтверждение общих высказываний о по меньшей мере практически бесконечной области при помощи единичных и разнородных фактов не может доказать истинности этих высказываний, но то обстоятельство, что факты по причине своей зависимости от теорий также не доказывают с необходимостью и ложность общих положений, признано в значительно меньшей степени. Так, сегодня ученые часто избегают употреблять выражения "истинность" или "верификация" и говорят охотнее о "предварительном подтверждении", слово же "фальсификация", напротив, в силу влияния попперианства пользуется сегодня большей популярностью, хотя и здесь следовало бы лучше говорить о "предварительном опровержении".

Безусловно верно, что степень зависимости научных базисных предложений от теорий является различной, хотя нигде и не отсутствует полностью. Что под этим имеется в виду, сразу же становится ясным, когда противопоставляют, например,

231

следующие утверждения: "Наполеон вступил в Москву в 1812 г." (малая зависимость от теории) и "В момент Т электронное облако находилось в месте О" (высокая зависимость от теории). Но то, что этим установлением вряд ли что-то приобретается для истинности научной теории, каковая вообще только и делает науку наукой (первое утверждение о Наполеоне могло бы встречаться и в простой хронике, которая не имеет ничего общего с исторической наукой), показывает следующее размышление. Как мы видели, проверка теории необходимым образом осуществляется при помощи базисных предложений, которые в модели объяснения представляют вывод умозаключения. Однако если считают этот вывод в данном случае истинным, то по правилам логики из этого не следует истинность тех посылок умозаключения, к которым принадлежат общие положения теорий. Они могут быть как истинными, так и ложными. Это можно без труда показать. Если мы не знаем, как работают часы, мы, вероятно, можем развить теорию о них, согласно которой они приводятся в действие по механическим законам с помощью колесной передачи. Эта теория, несомненно, была бы вполне подтверждаемой. Однако речь могла идти об электронных часах. Тогда все подобные теоретические утверждения о них были бы ложны, несмотря на весь их успех. Конечно, мы могли бы открыть часы и заглянуть внутрь, но действительность мы не можем так просто открыть, напротив, при обосновании теории о ней мы постоянно сталкиваемся с отсылкой к сомнительным выводам от базисных предложений к общим положениям. Этот пример одновременно показывает нам, как на деле при различных теоретических предположениях можно прийти к одним и тем же результатам.

Как бы тяжело ни было нам признать это, мы должны все-таки констатировать следующее: даже величайшие успехи теории не говорят ни слова в пользу их истинности. Эмпирически истинным может быть лишь ранее разъясненное условное предложение: если имеется некоторое множество S теоретических предположений и априорных предпосылок, то мы получаем определенное множество E результатов.

Таким образом, постигаемая некоторой наукой действительность не есть действительность сама по себе, она всегда является определенным образом истолкованной. Ответы, которые она нам дает, зависят от наших вопросов. Но то, что она дает, на наши вопросы эти, а не другие ответы, что она нам является так, а не иначе, это и в самом деле есть чисто эмпирический, ни от какой теории не зависящий факт. Как мы выяснили, можно осуществить подтверждение или опровержение теорий, ставя под вопрос те предпосылки, с помощью которых они сформированы. Но то, что это подтверждение или опровержение произошло при этих предпосылках, оспорить не может никто. Поэтому я называю это чистым опытом.

232

5. Об интерсубъективности априорных элементов научного опыта

Теперь следует спросить себя, могут ли быть обоснованы каким-либо образом интерсубъективно конститутивные для научного опыта априорные элементы, или же они представляют нечто более или менее произвольное. При этом мы хотели бы отстраниться от того, что предварительно в данной связи не подвергалось эмпирическому доказательству (к числу чего принадлежат многие из аксиоматических предпосылок a priori), и ограничиться лишь тем, что либо принципиально не способно к эмпирическому обоснованию, либо, преодолевая время, определяет историческую эпоху. К этому прежде всего принадлежат онтологические установления.

Если подобные онтологические установления действительно играют эпохальную роль.то уже в этом заложено, что они являются интерсубъективно признанными. Поскольку они не становятся известными из-за того, что просто падают с небес или догматически декларируются какими-то людьми, должны иметься основания к тому, чтобы они были всеобще разделяемы. Но, поскольку априорные установления являются онтологическими, то они не могут подкрепляться фактами, так как, напротив, именно они задают те рамки, в которых вообще могут выступать факты. Следовательно, их обоснование может заключаться лишь в том, что они выводятся из других априорных предположений. Поскольку здесь невозможно продолжать до бесконечности, в конце концов следует остановиться на каких-либо предположениях, которые выказывают достаточную силу убеждения. Таковыми, однако, могут быть лишь те, которые по своим основам являются исторически установленными и при этом общепризнанными, по меньшей мере, возникая из общего горизонта представления, отличающего эпоху. Что это означает — тому в главе II даны многочисленные примеры. Кратко резюмируя, выделим один из них: априорным исходным пунктом Декарта была родившаяся в эпоху Ренессанса идея Разума и его идентификация с математикой. Априорной основой Ньютона была идея абсолютного пространства, заимствованная из метафизики XVII века. Эйнштейновское прозрение гармонии Природы коренилось в натурфилософии Кеплера и пантеизме Спинозы, которые были действительными и для образующих представлений его времени. Бор нашел свое основное духовное переживание в диалектической философии Киркегора и Джемса. Как было показано, эти исследователи развивали из таких принципиальных представлений свои онтологические, аксиоматические и, как в особенности показал спор между Эйнштейном и Бором, также юдикальные установления. Таким образом, процесс обоснования всегда необходимым образом заканчивается в исторически данном фоне, каковой, в свою очередь, подобным же образом ранее образовался из другой фоновой глубины. Однако такое выведение идей из уже имеющегося вовсе не означает застоя. Напротив, как показали вышеприведенные примеры, оно часто ведет к революци-

233

онным преобразованиям. Особо это проявляется, когда благодаря им одновременно открываются новые области, и открытый таким образом процесс развития отдается затем в изменении исходного пункта. Как бы то ни было, процесс обоснования априорных предпосылок из исторического фона в любом случае является необходимым, поскольку их чисто произвольное принятие было бы лишенным того провидческого и эвристического очарования, которое увлекает исследователя и его окружение и высекает огонь устремленной вперед деятельности7.

Однако нельзя отрицать, что таким образом обретенному интерсубъективному признанию ставятся границы. Но это было указано уже историческими выводами главы II. С одной стороны, эти границы обусловлены тем, что данный исторический горизонт представления часто не является единым, с другой стороны, тем, что он как раз есть лишь исторический. Именно поэтому рационалистическая философия и трансцендентализм вновь и вновь пытались в априорных условиях познания выявить определенные константы, которые были бы сверхвременными. Рационализм склонен видеть в этих константах заповедь Разума. Однако поскольку в данном случае дело идет об определенных, основывающих все иное содержательных высказываниях, должно спросить себя, откуда мы знаем, что то, чему они якобы соответствуют, есть разум? Очевидно, на этот вопрос можно ответить, лишь сославшись на определенные аксиомы, которые определяют, что такое разум. Но откуда мы узнаем, что они это делают, уже не предположив, что сами они разумны? Из этого круга не выбраться. Рационализм разрывает его лишь через догматическое установление того, что есть разум. Все такого рода попытки получить разумно абсолютно достоверные и, следовательно, конечные истины в области науки не более ценны, чем удар кулаком по столу. Что касается трансцендентализма, то он полагает, что опыт делают возможным всегда лишь одни и те же априорные элементы. История науки, а также и исследования мифа, как показано в главах II и III, опровергают это мнение. Мы должны, наконец, отказаться от того, чтобы возникшие в XVII и XVIII веках онтологические представления, до сих пор по большей части определяющие нашу картину мира, выдавать за нечто вечное и необходимое. В "Фаусте" Гете говорится: "Философ тот, кто приходит и доказывает вам, как это должно быть".

6. Историческая обусловленность эмпирической интерсубъективности в науке

Теперь можно ответить на вопрос о рациональности науки как эмпирической йнтерсубъективности. Эмпирическая интерсубъективность имеется в ней тогда, когда мы уже описанным образом имеем дело с чистым опытом или когда конститутивные для научного опыта априорные элементы находят в определенном исторически данном положении или эпохе широкое призна-

234

ние в ученом мире. И, напротив, широко распространенное сегодня представление, что эмпирическая интерсубъективность науки состоит в том, что в принципе каждый должен признавать и считать истинными ее доказанные фактами высказывания, если этот каждый имеет необходимые теоретические познания, основывается на иллюзии.

Это вовсе не значит, что наука впадает в безграничный релятивизм, как если бы в ней действительно правил чистый произвол. Уже то, что здесь было обозначено как чистый опыт, противоречит этому. Ведь все его априорные элементы являются безусловно обоснованными, пусть даже это обоснование всегда является возможным лишь внутри некоего пространства связи, которое можно понимать лишь исторически. То есть скорее следует говорить об исторической релятивности этих элементов. Ведь человек есть обусловленное, в частности исторически обусловленное, существо, и ожидать от его труда, от его науки чего-либо другого было бы преувеличением его возможностей. Если философы называют то, что возникло ни чисто случайно или произвольно, ни необходимо, исторически контингентным, это будет верно и для того, что обозначают как эмпирическую интерсубъективность в науке. Она основывается не на чистой конвенции и не на принуждающем познании разума или опыте, но на некоторой данной лишь в определенной исторической ситуации логической связи.

Научный прогресс реализуется частью в пространстве этих его контингентных, в том числе онтологических схем истолкования, частью он есть следствие чистого опыта. Но и здесь является верным кантовское утверждение о том, что все проявляется в опыте, однако не все из него происходит. Ведь как бы мы ни относились к результатам чистого опыта, его опровержению или подтверждению, как бы мы ни использовали при этом его юдикальные, аксиоматические или онтологические установления или изменяли бы их, это опять-таки можно понять лишь из потока данных вместе с исторической ситуацией априорных элементов.

Не существует абсолютной истины, к которой бы двигался научный прогресс, если под ней понимают истину саму по себе, свободную от всех этих элементов. Наука скорее является лишь некоторым исторически обусловленным данными элементами способом интерпретировать реальность и овладевать ею. Все, что она познает, все, что изобретает, не открывает поэтому действительности самой по себе, но лишь показывает то, как нам эта действительность необходимо является, когда мы подступаем к ней научным образом. Ее же рациональность (как эмпирическая интерсубъективность) именно потому, что она не может полагаться на безусловно определяющий опыт или безусловно определяющий разум, но представляет нечто исторически контингентное, есть не что иное, как выражение отношений внутри реальности определенной эпохи*.

Перевод выполнен при участии О. Никифорова. __

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40