ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РАЦИОНАЛЬНОСТЬ МИФИЧЕСКОГО

Глава XVIII. Рациональность как семантическая интерсубьектнвность в науке и мифе

1. Наука

Семантическая интерсубъективность означает, что слово или предложение всеми понимается одинаково. Как же это возможно19?

Некоторые философы утверждают, что это возможно в том случае, если слова и предложения связаны с определенными формами созерцания, восприятия или с "абстрактными" представлениями, которые могут быть даны всем людям с равной ясностью и отчетливостью. Так, к примеру, Кант обосновывал геометрию с помощью априорных форм созерцания, а позитивисты определяли смысл предложения методом его эмпирической верификации, под которым они понимали его сведение к чувственным данным (восприятиям), доступным в принципе всем людям. Однако, как выяснилось, не существует ни априорно необходимых форм созерцания, ни общеприемлемых чувственных данных. Современная геометрия предпочитает воздерживаться от наглядности, а что касается чувственных данных, то, как показано в предшествующих разделах, они всякий раз зависят от определенных априорных интерпретаций. Теперь об "абстрактных" представлениях, принадлежащих самим теориям. Выражения типа "электрон", "длина волны", "способ мышления", "интенциональность", "принцип римского законодательства" и т. п. не могут быть прояснены ссылкой на определенные формы созерцания или восприятия, но должны быть поняты в рамках именно той дедуктивно-гипотетической структуры теории, в которой они фигурируют. Таковы аксиомы, теоремы, базисные предложения, а также и определенные правила соответствия между ними и наблюдениями, причем эти наблюдения, как уже было сказано, даны в теоретической интерпретации. Если под электроном, к примеру, понимается некий крохотный шарик, вращающийся вокруг атомного ядра, то это лишь субъективная и неясная иллюстрация, почти не имеющая ничего общего с соответствующим физическим понятием. Семантическая интерсубъективность понятий и высказываний, которые не могут быть непосредственно сопоставлены с отдельными восприятиями, созерцаниями

249

и т. п., но мыслятся лишь в некотором теоретическом контексте, может быть установлена лишь при помощи проверки того, всегда ли получаются одинаковые результаты при использовании данных понятий и высказываний. Витгенштейн был прав, говоря, что семантическое значение понятий и высказываний определяется их использованием. Если это так, то семантическая интерсубъективность может быть установлена лишь эмпирически, и в этом причина постоянной неопределенности критериев ее достаточности и долговременности. То, что сегодня кажется еще ясным и отчетливым, завтра уже может оказаться неясным и темным. Так, иной раз новые открытия побуждают нас к новым определениям, а порой возникают по ходу дела неизбежные колебания в понимании смысла понятий и высказываний в силу неоднозначности их связи с опытом, что дает простор для интерпретации.

История науки предоставляет многочисленные примеры как ограниченности семантической интерсубъективности, так и того, что она может быть установлена лишь эмпирически. Я ограничусь здесь упоминанием немногих, но замечательных примеров из сферы точных наук, поскольку именно в них семантическая интерпретация играет особо важную роль.

Декарт требовал интерсубъективной ясности и отчетливости понятий, однако его понятие импульса, пусть и новаторское, оставалось неясным и потому было уточнено Гюйгенсом и Ньютоном с помощью их понятия инерционной массы. Инерционная масса возможна лишь относительно к абсолютному пространству, но что же означает последнее? Далее, закон тяготения Ньютона содержал выражение "квадрат расстояния". Можно ли было в то время усомниться в его семантической интерсубъективности? И напротив, если сегодня так кто-то выразится, то физик спросит его, что понимается под "расстоянием". Для физика о расстоянии можно говорить ясно и отчетливо лишь тогда, когда дана определяющая его система отсчета. Недостаток семантической интерсубъективности ньютоновской физики был одной из значимых причин, побудивших Эйнштейна перейти к новым представлениям о пространстве и времени.

В заключение бросим еще раз взгляд на историю точных наук, а именно математики и логики. Сначала грекам казалось интерсубъективно ясным и отчетливым, что такое число. Когда же они открыли иррациональные числа, они заколебались и задались вопросом: а что же, собственно, понимается под числами? Подобный же спор возник на рубеже XIX—XX веков, когда столкнулись с так называемыми антиномиями теории множеств, служившей основанием математики. Эти антиномии пытались разрешить с помощью нового понятия доказательства и так называемых кванторов. При этом одни пришли к "логицистскому", другие — к "формалистскому", а третьи — к "интуитивистскому" истолкованию оснований математики. Данный спор между этими различными семантическими представлениями и сегодня еще не завершен.

250

Все это показывает, что в науке семантическая интерпретация всегда существует лишь в ограниченных рамках и в течение ограниченного времени. Она есть поэтому нечто историческое. Она устанавливается не с помощью некоторых общенеобходимых созерцаний, способностей восприятия или непосредственно очевидных абстрактных представлений, а есть следствие вхождения и вживания в исторически данный и весьма сложный теоретический контекст. Семантика как таковая относится ведь к языку и потому всякий раз изучается как язык. Как и язык, она подвержена колебаниям, развитию и изменению; тем самым изменяется также и ее интерсубъективность.

2. Миф

Хотя семантическая интерпретация в науке вовсе не является столь однозначной, как обычно считают, тем не менее многие утверждают, что наука в целом все же, по крайней мере, нечто точное, а миф характеризуется расплывчатостью и потому в той или иной степени допускает произвольные интерпретации.

Тем не менее это утверждение имеет столько же смысла, сколько его и в предложении "Париж находится справа", ибо в обоих случаях отсутствует система отсчета, без которой никакого смысла ни в чем не может быть. Если кто-нибудь договаривается, к примеру, со своей подругой о встрече на завтра в двенадцать часов у ратуши, то такая договоренность неопределенна по сравнению с пространственно-временными параметрами физического явления в лаборатории, измеряемыми тысячными долями секунды и тысячными долями миллиметра. Но подруга с полным правом усомнилась бы в психическом здоровье своего приятеля, назначь он ей встречу с точностью до тысячных миллиметра и секунды, поскольку такие данные, как "мы встречаемся завтра в двенадцать перед ратушей", отвечают желательной точности применительно к данной цели, играющей роль системы отсчета. Точно так же мы можем судить о точности мифических высказываний, не сравнивая их с научными, а проверяя их в объемлющей системе целей и жизненных связей, характеризующих мифический мир и, как было показано, достаточно отличающейся от науки. Точность является поэтому не абсолютным, а относительным понятием.

При таком рассмотрении наука ничем не точнее, чем идеи современного так называемого жизненного мира. Представление о науке как идеале семантической интерсубъективности возникло благодаря лишь тому, что она часто вносила явные уточнения в понятия, применяемые в повседневной жизни. При этом упускалось из виду то обстоятельство, что данные понятия тем самым подчинялись совсем иным связям, принципиально отличающимся от повседневных. И теперь это выглядит так, словно речь идет об уточнении интерсубъективно несовершенного

251

обыденного языка, в то время как в действительности этот недостаток не может быть вообще ему приписан.

Многочисленные примеры этому находим мы в физике. Почти все ее классические фундаментальные понятия выведены из общеупотребительных выражений. Я упомяну лишь некоторые: сила, работа, энергия, импульс, тяжесть, инерция, причина. Однако смысл, приобретенный ими в сфере науки, не имеет почти ничего общего с первоначальным, и именно их обычное и привычное применение в ином контексте столь затрудняет понимание физических понятий.

При этом нельзя сказать, что миф и жизненный мир идентичны друг другу, поскольку первый относится к священной, а второй — к профанной реальности. Однако вообще-то они совпадают друг с другом, поскольку оба определяют повседневное отношение человека к природе и другим людям. Если принять во внимание ту всеобъемлющую роль, которую играли архаические боги, и то, что всякое явление истолковывалось в связи с их действиями, что люди регулировали всю свою совместную жизнь, овладевали ею в "теории и практике" со ссылкой на богов, то не может возникнуть сомнение в интерсубъективной однозначности и ясности относимых к ним высказываний. Нам так трудно понять это сегодня лишь потому, что мы ослеплены научным идеалом точности, а боги исчезли из нашего мира, оставив о себе лишь отрывочные и туманные представления.

Обратим еще раз внимание на то, что миф выражает собой мир представлений, не знающий нашего деления на субъект и объект; в нем оба слиты в "идеально-материальное единство" и все явления участвуют в сфере нуминозного. Способ уточнения, свойственный науке, был бы применительно к данной природе мифа и связанным с ним целям столь же абсурдным, как и подобное уточнение явлений жизненного мира сегодня. Благоговение и страх перед нуминозным событием к тому же запрещает его уподобление, скажем, лабораторному арсеналу. Такой подход, так сказать, убивает бога и делает его совершенно иным предметом. Это можно понять по аналогии с тем, как если бы общение с живым человеком, воздействие свойственной ему семантической сферы заменялось ознакомлением с анатомией его трупа и воздействием совершенно иной семантики.

Семантическую интерсубъективность понятий и высказываний о мифическом мы не можем, следовательно, сравнить с той, которая свойственна высказываниям о природных законах, и мы в состоянии утверждать, что в мифическом контексте возможна лишь такая же желательная семантическая интерсубъективность, что и в столь хорошо знакомом нам современном жизненном мире, в науке и во всех сферах человеческой деятельности.

Конечно, к нуминозному относится и тайна, мистерия, неизъяснимое. Однако не ясны ли сами по себе предикаты, описывающие нечто неясное? Ни в коем случае, иначе и их использование было бы неопределенным. При этом речь идет лишь об одном

252

аспекте нуминозного мира, в то время как в других отношениях он позволяет точно описывать регулярные процессы. Если же все неясное в принципе отбрасывать как нерациональное, то подразумевается, что таковое вообще не существует. Это было утверждение, указывающее недостаток не семантической интерсубъективности мифа, а его эмпирической рациональности. Однако в предыдущем разделе уже была продемонстрирована необоснованность такого утверждения.

Если же и высказывания о богах и архе могут обладать не меньшей семантической интерсубъективностью, чем высказывания о профанных предметах, законах природы или правилах, то может возникнуть вопрос, не остается ли неясным понятие мифической причастности к нуминозной сфере, неразрывно связанное с понятием архе. Мыслимо ли вообще сколько-нибудь внятное представление о проникновении нуминозной субстанции в смертного? Платон, затрагивавший некоторым образом этот вопрос, замечает, что в данном случае речь идет о чем-то "в высшей степени неясном" и "чрезвычайно трудном для понимания"20. Однако не встречаемся ли мы с подобной проблемой, желая уяснить, как следует мыслить "причастность" предметов к объемлющим их законам? В действительности же речь идет здесь о типичной псевдопроблеме, поскольку на нее в принципе не существует ответа. Ведь причастность в обоих смыслах, как в случае нуминозной сферы, так и законов природы или исторических правил, является лишь объяснительным средством и не может быть объяснена сама по себе. Она относится в большей мере к онтологическим базисным понятиям, которые недоступны дальнейшим дефинициям. Здесь наука тоже не обладает семантическим преимуществом перед мифом.

Итак, в заключение мы можем сказать: тот, кто утверждает превосходство науки в семантической точности перед всякими другими представлениями о точности, тот на самом деле может иметь лишь в виду, что этот идеал более соответствует реальности и позволяет ею лучше овладевать. Данное утверждение о реальности редуцирует, однако, его отказ от мифической семантики к отказу от мифического опыта. Но такого рода отказ возможен лишь при условии опровержения эмпирической рациональности мифа. Но это, как показывает предыдущий раздел, не может быть рационально обосновано. __

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40